— Как прикажете, шеф, — Жеволуб довольно улыбнулся и вышел.
А откуда у него мысли о ликвидации? Он способен просчитать ситуацию? Вряд ли! Так откуда? Еланчук развернул газету, дважды перечитал заголовок передовицы, отодвинул газету в сторону. Мне уже вынесен приговор и доведен до исполнителя? Так оно и есть. Изображая недоумка, бывший оперативник увлекся и сказал лишнее. Куда податься, кто меня защитит? Звонить в контору, кричать, мол, виноват, работаю на мафию, стал не нужен, хотят убить, прикройте? Идиотизм! А что не идиотизм?
Он облокотился на стол, тоскливо посмотрел в окно.
Утро не принесло Гурову сюрпризов, все складывалось по сценарию, который сыщик «написал» вечером.
Елена встретила его ясным безразличным взором, протянула руку для поцелуя, кивнула и повернулась к компьютеру. Все нормально, в фирме работают секретарь и начальник службы безопасности. Они вежливые, интеллигентные люди, поздоровались, каждый занялся своим делом.
Юдин признал, что пудреницу секретарше дарил, но откуда у него появилась пудреница, вспомнить не мог. На настойчивое предложение Гурова поднапрячься, Борис Андреевич лишь недоуменно пожал плечами, указал на коробки, стоявшие на шкафах, подоконниках и полу.
— Мне приносят с утра до вечера, думаешь, я помню, кто что притащил? Да ты меня убей, я знаю, что здесь запрятано? — Он взял с подоконника фирменную коробку, ткнул в картинку. — Нарисован прибор для… — начал переводить с немецкого, запутался.
— Ну, извини, что я от безделья задаю дурацкие вопросы, — раздраженно сказал Гуров и вышел.
В кабинете сыщика уже поджидал Крячко.
— Здравствуй, Лев Иванович, ты умный и удачливый. Надеюсь, ты не ждешь ничего толкового от номера телефона, который ты выбил из киллера?
— Здравствуй! Станислав Васильевич, как ты заметил, я не дурак, ничего толкового не жду. Но, если имеется один шанс из ста, мы обязаны его отлавливать.
— Телефон установлен в общей квартире, где контингент меняется чуть ли не ежедневно, так как дом подлежит сносу, уже отключили воду.
— В МУРе работают классные сыщики, по номеру телефона нашли дом, про воду разузнали.
— Винтовку отстреляли, пулю идентифицировали, доказано.
— Станислав! — перебил Гуров.
— Мое дело доложить. — Крячко сделал вид, что обиделся. — Арестованный водворен на больничную койку, изображает беспамятство, врач установил сотрясение мозга средней тяжести.
— Шею следовало качать, а то у него от пощечины голова болтается, как у Пьеро.
— Минуту назад звонил генерал Орлов, — Крячко потер нос, почесал в затылке, изображая генерала, — сказал, что сработано крепко, на совесть, и он рад, что частные детективы не забывают альма-матер, трудятся в контакте.
— Контакт? Есть контакт! — Гуров хотел обойти стол, занять свое место.
Крячко перехватил друга, усадил в кресло для гостей, неожиданно заговорил быстро, сбиваясь:
— Ты понимаешь, что мы не правы? Раньше мы радовались каждой удаче, даже мелочевке. Вчера мы завершили отличную операцию. И задумана по классу, и выполнена — слов нет. Мы обнялись? Мы такие крутые парни, ты так и вообще — памятник! Если человек не умеет радоваться или стесняется признать, что нервничал, это очень плохо.
— Мы молодцы! Ты, Станислав, умница, а я так просто гений! Я не стесняюсь признать, что, когда открыл дверь бытовки, струхнул, но совладал. А мандраж меня достал позже. Станислав, давай обнимемся и всплакнем!
— Заткнись! Какую песню испортил! — Крячко рубанул рукой. — А мадам, что сидит в приемной, ты забудь, она тебя не стоит.
— Эту забудь, ту не вспоминай, так и живу. Ладно, празднования окончены, наступают унылые будни. — Гуров поднялся, обошел стол, уселся в свое кресло, убедился, что оно крутится. — Наш армянин не появлялся?
— А чего ему здесь делать? У него мастерские, он должен работать.
— Должен или работает?
— Проверить?
— Не стоит, надеюсь, он скоро объявится. Петр, конечно, к себе Заграняна не приглашал, но в прокуратуру шепнул обязательно. Человек должен разволноваться, поделиться, узнать, кого еще вызывали?
— Ты похож на депутата, пекущегося о народном благе и не имеющего понятия, как человек живет, чего хочет. — Крячко покачал головой, вздохнул. — Стоит какому господину на ступенечку подняться — конец, разрыв нити. Ты назвал генералу человека, полагаешь, машина закрутилась? Пусть генерал твой лучший друг, он сразу бросился названивать? Пока Петр соединился со следователем прокуратуры, пока чиновник мусолил свой поминальник, выискивая дырку, хотя бы щелочку, в которую нашего Заграняна можно засунуть. На все нужно время, и удивительно быстро ты об этом забыл. Гуров сказал, и хватай мешки, вокзал отходит!
— Кстати, о вокзале, — улыбнулся Гуров. — Ты мне порядком надоел, мотай на Белорусский, разбирайся с носильщиком.
— Когда я пахал в МУРе и был начальником отдела, — начал философствовать Крячко, надевая куртку, — ты никогда не позволял себе разговаривать с подчиненным в подобном тоне. Мотай… Разбирайся… — Он открыл дверь и, уже закрывая ее, закончил: — А еще интеллигент!
Крячко был человек многоопытный, слов нет, но в своих предсказаниях о медлительности чиновничьей машины ошибся. А возможно, генерал Орлов крутанул колесо с такой силой, что оно завертелось достаточно быстро.
Уже в три часа дня Гарик Загранян прошел по коридору офиса, открыл одну дверь, другую и скрылся в кабинете коммерческого директора.
— Привет, Егор! — Загранян поднял руку. — Тебя в прокуратуру вызывали?
— Здорово, Гарик, присаживайся, обожди, закончу, — Крупин работал на компьютере. — Тут у меня концы с концами не сходятся.
Когда через несколько минут хозяин выключил компьютер и откинулся на спинку кресла, Загранян, утонувший в низком кожаном кресле для гостей, неуверенно сказал:
— Да я так, без дела зашел.
— Как в Ереване? — спросил Крупин. — Старики здоровы?
— Ты уже спрашивал. В Ереване плохо, старики здоровы, скоро перевезу. — Загранян выбрался из кресла, взял со стола сигареты, закурил.
— Утром звонил тебе, искал, хотел спросить, — Крупин открыл лежавшую перед ним папку, перелистал. — Памяти никакой!
— Я с утра в прокуратуре был, — нехотя ответил армянин. — Тебя снова не вызывали?
— А чего им нужно? Бумаг побольше в папку насовать и побыстрее дело закрыть. Преступник не найден, ждите… Ждите… Ждите! На Гришу всем наплевать. Коммерсанты. Разборки. Ну скажи, Гарик, кому мешал Гриша Байков? — Крупин развел руками. — Какие с ним могут быть разборки? Со мной еще куда ни шло, я коммерческий директор, могу и на мозоль наступить. Даже с тобой возможно…
— Не говори! — Загранян махнул рукой. — Один человек приезжает, спрашивает, ты и мебель изготовить можешь? Я отвечаю…
— Гарик, ради бога! — Крупин перекрестился. — У меня таких визитеров… Так что в прокуратуре? Они хоть как зацепились?
— Егор, ты все путаешь! — вспылил Загранян. — В прокуратуре не отвечают, в прокуратуре задают вопросы. Следователь в меня вцепился, что надо, понять не могу, дорогой.
— Гарик, ты другим голову морочь, прикидывайся недоумком, а я тебя знаю.
— Зачем обижаешь? — Загранян опустил голову, пошел к дверям. — У меня подписку о невыезде взяли.
— На каком основании? Тебя в чем-то подозревают? — спросил Крупин.
— Дорогой, я тебе сказал, что в прокуратуре не отвечают на вопросы, а их задают. — Загранян вышел.
Крупину вспомнился недавний разговор с «особистом» Гуровым. Коммерческий директор начал размышлять, складывать, делить и умножать, ничего толкового в ответе не получалось. Но он знал, что подписка о невыезде — на сегодняшний день первый звонок. Вчера при первой возможности человека сразу сажали, сегодня берут подписку. Интересно, что прокуратура откопала?
Известно, что ждать и догонять — занятие не из приятных, точнее, просто отвратительное, и неизвестно, что хуже — первое или второе. Сыщик может быть умным и не очень, эрудированным, проницательным или всего понемножку и заниматься сыскным делом с большим или меньшим успехом. Но любой сыщик, даже самый посредственный, должен уметь ждать и догонять, а если человек этого не умеет, значит, у него какая-то иная профессия.
Гуров, бесцельно расхаживающий по своему кабинету, прописные истины прекрасно знал, но легче ему от этого не становилось. Когда-то, много-много лет назад, грея свой зад на ребристом радиаторе в промозглом подъезде и ожидая, что, может быть, жулик придет, молодой опер мечтал, что если он станет знаменитым, то ждать часами неизвестного результата не придется. Или, рассуждал он, я привыкну и не буду так мучиться от безделья и ожидания.
Гуров стал знаменитым, сменил промозглый подъезд на роскошный кабинет. Но если молодой опер ждал часами, то теперь Гуров ждал сутками, неделями, месяцами. Он понял, что привыкнуть к этому нервному и одновременно тоскливому состоянию невозможно, оно для человеческой психики противоестественно. Необходимо научиться терпеть. Однажды знаменитый спортсмен, олимпиец, в присутствии Гурова сказал, что, если человек не умеет терпеть, ему нечего делать в большом спорте. Своя боль больнее, каждый, владеющий профессией серьезно, считает ее уникальной.
